18 февраля 2010
Сложно представить себе место, где человек обладал бы меньшей властью. Здесь правят стихии. В этом диком краю силы природы презрели жалкие попытки человека подчинить их себе, будто говоря: «Мы владыки». Здесь человек вовсе не царь природы. Чарльз Дарвин. Патагония. 1834
Двигаю жумар вверх до упора. Вдох. Нагружаю петлю для ноги. Подтягиваюсь на правой руке. Выпрямляюсь. Выдох. Продергиваю веревку через шант. Сажусь в беседке. Судорожно глотаю воздух. Взгляд вверх. Все также далеко. Двигаю жумар. Вдох. Гружу ногу. Подтягиваюсь. Встаю. Выдох. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Двигаю. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Двигаю. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Двигаю. Жумар упирается…Промежуточная точка. Крюк. Гружу. Выдох. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Темно. Движущиеся пятна света. Снимаю верхний жумар. Вщелкиваю выше крюка. Двигаю. Гружу. Снимаю шант. Подтягиваюсь. Встаю. Вщелкиваю выше крюка. Сажусь. Глоток воздуха. Все снова. Налобный фонарь? Нет. Лишь лунный свет. Двигаю. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Страх. Заставляет думать о вечном. Семья? Почему я не завел семью? Двигаю. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Почему же он на меня кричал? Говорит, думал, я переохладился. Ненавижу. Вспотел. Мурашки. Двигаю. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Повторяю. Почему она не хочет быть со мной? Что мне еще сделать, чтобы убедить ее? Я что должен уехать в Сьерра Мадре золотоискателем? Или может на западное побережье Ирландии? Нет. Взгляд вверх. Все также далеко. Дышу. Сверху слышится смех. Болтовня. Я не один. Тепло. Еда. Пространство вокруг. Неподвижность. Палатка как пещера. Кружится голова. Желудок скручивает. Ветер налетает порывами. Дурацкий смех. Опять двигаю жумар. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Пространство. Понимание исчезло. Остались эмоции. Сменяют друг друга. Грусть. Любовь. Гнев. Тысяча вопросов. Почему? Двигаю. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Боль. В руках. В плечах. В заднице. Баул тянет назад. Глоток воздуха. Опять. Сон. Апатия. Вздрагиваю. Душа уходит в пятки. Кричу. Сильнее. Пытаюсь отдышаться. Проснулся. Вдох. Выдох. Снова. Двигаю. Гружу. Подтягиваюсь. Встаю. Продергиваю. Сажусь. Глоток воздуха. Повторяю. И опять. Свет фонарика. Отражается во вкраплениях кристаллов. Как в зеркале. Опять то же самое. И опять.
Жумар упирается в промежуточную точку. Крюк забит во внутренний угол, по которому я двигаюсь. Меня отбрасывает во мрак ночи. Сейчас 2 часа ночи, а мы жумарим по этой части перил с прошлого вечера. Луч света от налобного фонаря отражается в скале, создавая подобие зеркала. В нем я вижу свое прошлое, настоящее, в нем мелькают жутковатые картины ближайшего будущего. Внизу веревка теряется среди теней, сливаясь с темнотой. Вверху она, натянутая словно стальной трос, пропадает из виду в созвездиях южного небосклона. Значительно ниже за мной следует Син. Я знаю, он беспокоится о состоянии перил. В темноте невозможно оценить, какой ущерб нанес ветер — наш жестокий и непоколебимый спутник — беззащитным веревкам за пять дней урагана.
Пять недель назад мы, радостные и ни о чем не подозревающие, приехали в Чили. Наш багаж был упакован кое-как, и в нем явно многого недоставало. Пока мы добирались до цели нашей поездки, наше радостное возбуждение лишь росло. Ноэль Крайн (Noel Craine) и я вели себя как дети, оставленные без присмотра, в то время как Симон Ятес (Simon Yates) и Син Смит (Sean Smith) были спокойнее, как бывалые путешественники.
Ханнеке (Hanneke) казалась самой уравновешенной. Голландка, живущая в Лондоне, она случайно увидела в Хэйтс (традиционном месте встреч Ланберис) мое слайд-шоу, рассчитанное на привлечение потенциальных спонсоров. Она всегда мечтала попутешествовать по Патагонии, попросилась к нам в качестве Шерпа,и, оказавшись одним из сильнейших членов команды, быстро влилась в компанию. Мы поехали из Сантьяго в Пуэрто Монт в третьем классе поезда, битком набитого фермерами, везущими свой урожай на продажу. Я нашел палатку, оставленную бойскаутами под сиденьем, которой предстояло стать моим домом на несколько месяцев.
Мы смеялись и шутили, за окном проносились просторы Чили, поросшие бурной растительностью, и все было чудесно, пока наш поезд внезапно не затормозил. Нашим взглядам предстало отвратительное зрелище. Хотя поезд двигался со скоростью всего 40 км/ч, но какой-то крестьянин, вышедший на рельсы прямо перед нами, ухитрился попасть под колеса. Это произошло где-то в районе Централ Вэлли. Все вышли из поезда посмотреть, как машинисты будут убирать с полотна изуродованное тело. Нас поразило то, как реагировали другие пассажиры. «Пьяница, алкоголик», — говорили они. Молодежь достала бумбокс и танцевала брейк, пожилые люди передавали по кругу мате (стимулирующий напиток из трав), и вместе все выглядело как настоящая вечеринка. Прошел лишь год с отставки Пиночета, и мы не могли понять, то ли люди стали нечувствительны к чужой смерти, то ли просто научились жить с этим, и теперь вновь начинали радоваться жизни во всех ее проявлениях.
Во время 60-часового путешествия на автобусе на Юг через Пампасы, созерцая поля, заросшие чахлым бурым кустарником, через грязное стекло окна, мы без труда поняли, почему Патагонию порой называют краем Земли. К югу от этого однообразия, за бесплодными землями, простирающимися до горизонта (такого четкого, что можно было увидеть изгиб земной коры, и легко было представить себя на огромном шаре), где-то вдали виднелись белоснежные и золотые башни, настолько нереальные, что их не смог бы представить даже человек с самой богатой фантазией.
В Пунта Аренас нам едва удалось избежать компании моряков, которым приспичило с нами выпить. Лестно было позировать на фото и раздавать автографы молоденьким женщинам, которые почти не видели светловолосых парней на берегах Магелланова пролива. Они кричали нам: «Один поцелуй!» и мы с радостью подчинялись. На пути в Пуэрто Наталес, где мы совершили набег на местные супермаркеты, потратив 700 $ на еду и посуду, мы проезжали мимо целых лесов, уничтоженных пожарами, — наследство от фабрик по переработке говядины. Ноэл купил футбольный мячик, решив, что мы будем играть в футбол в базовом лагере. В первой же игре мяч улетел на дерево Юкка к радости местных пастухов.
Прибыв к подножию гор мы расслабились и расстались с командой американцев, покоривших Южную стену центральной башни Торе. Они советовали нам сходить ее. Эрик, крупный и вечно пьяный ветеран стенных восхождений, сказал нам кончать маяться дурью и тащить свои задницы на вершину. Нас оставил и местный пастух, который должен был помочь нам с доставкой вещей до лагеря, расположенного высоко в буковом лесу. Пепе, хорват во втором поколении, жил со своей семьей в палатках в этом диком царстве серого и голубого и, по его собственным словам, плевал на все законы. Человек, владевший мудростью веков и скромным количеством зубов, Пепе стал для нас гидом по местным обычаям и политическому климату в Чили. Множество групп альпинистов прошло перед его глазами. «Немногие возвращались с вершиной»- сказал он, когда опустел графин с вином. Потом он рассказывал о том, как Патагония или Магеллан держались до конца, и как по чистой случайности власти победили. «Солдаты обрезали мне волосы ножом, стоя на моей голове. Нам не разрешалось отращивать волосы.»
Мы шли за лошадьми Пепе, ускоряясь перед каждым взлетом — нам не терпелось узнать, какой еще сюрприз приготовил таинственный буковый лес Вале Асценсо (долины восхождений). Целые стаи черных дятлов перелетали с куста на куст, а парочка кондоров описывала круги вокруг верхушки Пэйн Чико. «Здесь как в зоопарке», — заметил Ноэл, наблюдая за трусившей мимо семейкой лам Гуанако. Все считали очень остроумным мое новое прозвище Нанду по названию нандуобразных птиц, сновавших повсюду. «Да, Симон, очень смешно».
В лагере Торрес мы нашли лишь два заброшенных домика. Внутри были почерневшие после многих лет использования печки, добротная, хотя не раз чиненая, мебель и дощечки в память о важнейших восхождениях, на которых раскаленной проволокой были выжжены имена альпинистов. В пристройке к одному из домов я нашел плиту, сделанную из большой квадратной консервной банки, обложенной камнями, а рядом валялась искусно вырезанная лопатка для пиццы. Там был даже деревянный телефон, должно быть любовно вырезанный каким-то альпинистом, скучавшим по дому во время бесконечного шторма, чтобы представить, что он звонит домой. Пока я набивал всякой всячиной полки нашего нового дома, Ноэль с нетерпением ребенка отбирал железо на гору: погода стояла отличная, а, судя по всему, что мы знали, долго она не продержится. Мы все поставили палатки на том островке спокойствия, который создавали густо сплетенные ветви векового леса. Ветер мог унести все, что ему заблагорассудится, снаружи, но сюда ему не добраться. Наше убежище. Нам предстояло в этом убедиться.
Спустя три дня после того, как мы вышли из автобуса, мы уже слонялись у подножия гигантского пальца Центральной башни Пэйн. В жизни не видел ничего подобного, ничего настолько нависающего. Казалось, что это оптическая иллюзия, что она просто не может стоять, что она должна упасть на нас. Я отшатывался назад, теряя равновесие. У всех остальных были за спиной серьезные маршруты, я же был единственным, кто ни разу не сталкивался ни с чем подобным. Что если я их подведу? Я был рад, что они мне доверяли. Я и Ноэл были хорошими друзьями, и я знал, что он всегда поддержит и поможет, если я что-нибудь натворю. Я запоминал все, что рассказывали Симон и Ноэл, пытался перенять их технику восхождений. Для меня они выглядели матерыми альпинюгами, знавшими все и обо всем. Они показывали, как рыть снежные пещеры и читать погоду по облакам, хотя их предсказания и не всегда сбывались.
Мы все были в нерешительности и нервничали и спорили где именно лезть. С западной стороны «склон» горы был в два раза ниже, чем с нашей, но на него приходился основной удар ветра. Я был за то, чтобы лезть там, где выше. Я никогда не мелочился и выбирал самый дерзкий из путей, не раз проигрывая, но такова жизнь. Зато неудачи, которые мне пришлось пережить, с лихвой перевешивают все заурядные события моей жизни. После многочасовых рассуждений мы все же пришли к единому решению. Путь к Западному «склону» показался нам слишком долгим, и жребий пал на Восточный.
Мы были единственными альпинистами в долине. Пока мы тащили снаряжение сквозь ветер и снежные вихри по бесконечным осыпным склонам, мы ели и спали в собственном лесу. Теперь мы знали, куда мы хотим попасть. Самую крутую, гладкую и высокую часть Восточной стены прорезала трещина высотой больше километра, но тонкая, слишком тонкая для пальцев. Все мы боялись, но подавив в себе это чувство согласились, что стоит хотя бы попробовать этот путь, как самый эстетичный.
Как все нас и предупреждали, погода была просто ужасной. Еще дома ветеран восхождений в Патагонии Рэб Каррингтон покачал головой и удивленно приподнял брови, услышав мой вдохновенный рассказ о наших планах. « Какого черта Тебе там надо, парень?»- осведомился он. - «Там же будет лить дождь все два месяца!» Первую неделю мы провели за пробивкой первых трехсот метров маршрута, покрытых приличным слоем сыпучего снега. Под снегом мы часто находили шлямбура, а существенно позже, когда скала очистилась от снега, мы насчитали 60 штук стандарта VS. Мы были потрясены. Кому могло нравиться такое занятие? Снег делал простые участки сложными и небезопасными, а снегопад и ледяная крошка, которой в нас кидал ветер, гарантировали, что все время на стене мы чувствовали себя очень неуютно.
Мы постепенно приходили к печальной истине, что зря приехали. Мы с трудом добрались до покатой снежной полки как раз перед тем местом, где стена становится вертикальной,и установили там наш многоярусный лагерь. Нас не раз предостерегали, что в Патагонии нельзя устанавливать промежуточные лагеря на полках из-за сильного ветра. Более того, прошлая экспедиция на Южную башню была вынуждена вернуться домой ни с чем, так как глыба льда упала на промежуточный лагерь и сломала ногу одному из участников. Но мы были слишком ленивы для постоянных спусков в долину, к тому же нависающая стена была своего рода щитом против капризов природы. На самом деле я не припомню ни одного серьезного камнепада с этой стороны, а куски льда, казалось, падали не вниз, а вбок, сносимые юго-западным ветром.
Симон вылез на полку и смерил меня недовольным взглядом. 'Не сиди без дела займись чем-нибудь'. Я не поверил собственным ушам. Да кем он себя возомнил!? Я весь день лидировал и вдвоем с Ноэлом установил промежуточный лагерь. А теперь, когда я наконец могу отдохнуть пару минут, он говорит мне не бездельничать! Мне хотелось его ударить или сказать, что, по крайней мере, я умею лазить, но я промолчал, затаив обиду почти на все время восхождения на Центральную башню Торрес дель Пэйн. Я не понимал, почему он так поступил. Когда мы вместе ходили по пабам, он казался таким спокойным, и в Индии, предлагая мне эту поездку, он был весел и беззаботен.
Нас познакомил Энди Кэйв в баре гостиницы Хэррогейт. До этого я никогда не занимался альпинизмом всерьез, поэтому его истории о далеких местах поистине завораживали: он рассказывал о том как Марка Миллера побили таксисты в Равальпинди за то, что тот потратил плату за проезд на покупку ковра, про тропические болезни, которые не обошли стороной и его (он дважды подхватывал гепатит, а также страдал от настолько таинственной болезни, что ни один врач не смог поставить диагноз, даже за определенную мзду), о сделках с индийскими торговцами на улицах Дели. Я никогда не бывал там, но, казалось, чувствовал терпкий запах раскаленного воздуха. Я заинтересовался этим человеком. Но теперь, на нашем первом серьезном восхождении, я вдруг подумал, что совсем не знаю его. Мне не хотелось идти с ним на гору. Что если он опять на меня взъестся?! Следующие несколько дней я лез в связке с Ноелом.
Я ни разу не припомнил ему тот случай в промежуточном лагере до недавнего времени. Он попросил меня поделиться впечатлениями о восхождении для его будущей книги. Я рассказал о своих переживаниях, на что он ответил, что он боялся за меня из-за возможного переохлаждения. То, что я принял за незаслуженный упрек, оказалось проявлением дружеской заботы!
Я помню как несколько лет назад, пока мы лезли на высокую, заросшую и довольно сильно сыпавшую скалу на берегу Ирландского моря на полуострове Ллейн, я спросил Симона, почему он так много путешествует… его ответ заставил меня изменить мое отношение к дальним поездкам и даже планы. «Знаешь, я стараюсь теперь поменьше ездить,» — сказал он, задумчиво глядя на море. «Может раза три-четыре в год. Раньше я гораздо чаще выбирался куда-нибудь, но это потому, что я не мог найти самого себя. Это было способом убить время хоть как-то, я не знал чем еще заняться. Я путешествовал уже не для удовольствия, а из культа потребительства, как практически все в современном мире: у меня был список мест, которые надо посетить для галочки, но я испытывал все меньше эмоций. Думаю, я просто был в поисках истинного Я». Он повернулся и посмотрел на меня понимающе: «С тобой будет то же самое. Тебе захочется притормозить и осмотреться. Тебе захочется немного стабильности и предсказуемости в жизни.» Тогда я первый раз обиделся на него, меня возмутила его самонадеянность. Откуда ему знать что я хочу?! На тот момент мне казалось, что он читает мораль, советует остепениться. Но позже, когда болезнь и травмы приковали меня к кровати на долгое время, я согласился, что в его словах была доля правды. Испанской команде из Мурции пришлось организовать две экспедиции подряд, чтобы добраться только до этой полки. Три года назад они бросили здесь девять баулов со снаряжением, мы видели их еще из долины, и это сыграло определенную роль в выборе маршрута. Роясь в баулах, мы чувствовали некоторые угрызения совести, но мы легко подавили их, так как наши действия были одобрены вышестоящими инстанциями — лесничие еще внизу спросили, не можем ли мы убрать этот мусор с горы. Они давно положили глаз на баулы, представляя какие шикарные одежды, могут заполучить. Но дележка добычи вскоре обернулась разочарованием, когда мы рассмотрели наш трофей подробнее. Содержимое баулов оказалось весьма странным: сотни окислившихся батареек, огромные флаги с символикой спонсирующих компаний, транзисторный радиоприемник и флюорисцентные ленточки. К чему все это? Не удивительно что с такой кучей барахла они добрались только до этой полки! После неспокойного сна в нашем промежуточном лагере, разместившемся на одной «двухместной» и двух «одноместных» полках, я и Ноэль начали обработку ста метров стены над лагерем. Хотя на такой отрицаловке снега быть не могло, зато в щелях часто встречался лед. Ноэль положил начало многочисленным срывам, улетев на 10 метров. Он сказал, что это я его упустил, что являлось чистой правдой, но я упорно отрицал свою вину. На самом деле я замерз и чтобы не скучать погрузился в мечты.…И, в конце концов, я же его все-таки поймал! И в завершение этого приступа активности я пролез сосульку в своих тонких скальниках, чуть не отморозив себе ноги, после чего упаковал скальники и больше не доставал.
На следующий день, пока Симон и Син подтаскивали баулы, мы как две скальные крысы пытались пройти Грейт Скуп(крупная впадина),наиболее труднопреодолимый участок нитки маршрута. Ноэл опять попытался лезть в скальниках, но мороз вскоре охладил его пыл и заставил приспуститься с середины сложного участка и переобуться в двойные ботинки. Затем в разрушенном камине с осыпающимися стенками лидировал я. На полпути и я сравнял счет срывов с Ноэлом, пытаясь организовать точку на участке Лост Эрроуз (потерянные стрелы). Я слышал, как заскрипел крюк и знал, что произойдет, но был бессилен что-либо изменить. Я уже был там полчаса назад и сорвался с того же места. Я стукнулся о тот же выступ и вновь приземлился на Ноэла.
Он был раздражен, но ухитрялся улыбаться, несмотря на то, что его страховка была организована на таких же ненадежных крючьях, как и мои точки. Казалось, он больше расстроился, что я упал на него, когда он сворачивал сигарету из последнего табака. Через некоторое время я нашел еще одно место для крюка без малейшей опоры для ног на этом гигантском зеркале, выйдя на всю длину веревки над последней точкой. Я сплюнул и слюна полетела вверх как паутинка. Если б я тогда поддался внезапному побуждению, которое возникает у каждого, кто смотрел вниз, перегнувшись через перила Эйфелевой башни, и выстегнулся из точки, я бы долетел до самого ледника ни разу не коснувшись скалы. Рождество прошло под аккомпанемент непрерывно сменявших друг друга и все усиливающихся штормов и отступлений по обледеневшим веревкам. Пересиживая одну из бурь, длившуюся 41 час, в нашей тесной нейлоновой могилке мы подвергли серьезному испытанию нашу способность строить человеческие отношения в условиях страха и недостаточной гигиены. Ноэль пытался перекричать шторм, цитируя нам участки из своей книги по квантовой физике, тогда как я сворачивал длинные сигареты из ее страниц.
Пока мы раздумывали над проблемой Шредингеровского кет-вектора, платформа вдруг взлетела, как кайт, и палатка затрещала по швам. Приготовление пищи было исключительно опасным процессом, к тому же сжигавшим бесценный кислород.Конденсат стекал по стенкам и под спальниками образовывалось болото.Но лучше уж готовить, чем выползать наружу за снегом. Ноэль передал мне две кастрюли со снегом и присел на краю платформы, безуспешно пытаясь справиться с мучившим его запором, вызванным вынужденной бездеятельностью. Я крикнул ему поторопиться, так как метель усиливалась, и в спешке он свалился прямо в снежный водоворот, и лишь через два метра повис на слишком длинной самостраховке. «Черт, я не приспособлен для стенных восхождений»,-проворчал он, а я лишь улыбнулся и кивнул, пока он взбирался обратно на платформу.
В тишине и вечном покое долины занимался рассвет нового дня, удивительный и прекрасный, а две измученных и отравленных углекислым газом тени старательно жумарили назад к высшей достигнутой ими точке. Ноэл начал обработку внушительных размеров нависающего угла с множеством живых камней каждый размером со шкаф в верхней части. Я страховал прямо под ним, на пути любого из «шкафов», который ему вздумалось бы спустить.
Чтобы пройти участок Ноэлу пришлось сначала провести опасною операцию по забиванию шлямбура между глыбами, а затем ИТОшить на микрозакладках, а в случае чего мне некуда было спрятаться. Он внушал себе: «Я невесом, как перышко.» Под воздействием самовнушения даже самым ненадежным способом заложенный Rurp мог быть использован как точка опоры. Тот участок подводил итог двум дням волнений, страха и испытаний твердости рассудка. Я прошел следующий участок зализанной нависающей стенки и подошел к началу Гроба, одного из немногих мест маршрута, просматриваемых из долины. Снова было уже поздно и мы видели как Син и Симон начали жумарить длинный 600-метровый участок под нами. Смена караула.
Еще три дня мы шли угол, невзирая на метели, один за другим проходя «ложные горизонты». Каждый из нас был измучен необходимостью 24 часа в сутки сосредотачиваться на узлах, карабинах и безопасности друг друга, все труднее было терпеть постоянное напряжение. Даже выходя в туалет, мы обязательно были под наблюдением. Зато вид через хребты на соседние долины улучшался с каждым днем, как когда взбираешься на дуб на заднем дворе до тех пор, пока не увидишь соседний дворик. Син пополнил копилку срывов, когда его железо легко и непринужденно вылетело из обледеневшей трубы ведущей к месту, которое должно было стать нашим высшим лагерем на маршруте.
Стена была настолько крутой, что это был абсолютно безопасный срыв. Пока двое «бывалых альпинюг» готовились к ночевке наверху, я и Ноэл отдыхали в промежуточном лагере, нервно ожидая наступление полночи, когда нам предстояло вновь выходить на веревки. Мы дремали, обсуждая теорию относительности в промежутках, когда неожиданно закрепленные веревки под нашей палаткой натянулись, как под нагрузкой. Мы были удивлены, так как на протяжении месяца не встретили ни души в долине, за исключением дружелюбных кондоров.
Послышалось затрудненное дыхание и две руки в перчатках появились из темноты. Но увидев ухмыляющуюся физиономию нашего американского друга Стива Хэйварда, мы дружно рассмеялись. Он прожумарил 350 метров, чтобы устроить биг волл вечеринку. У нас текли слюнки пока он доставал из рюкзака вино, пиво, шоколад, буррито с фасолью, настоящие сигареты и письма от Ханнеке (нашего менеджера в базовом лагере и тренера).
К середине следующего утра мы присоединились ко второй половине группы, тщательно сдерживая порывы похвастаться вчерашним обжорством. Мы сгрудились на маленькой заснеженной полочке, усеянной пятнами мочи, в тысяче метров от ледника, с Симоном в раскорячку ползущим вверх по маленькой трещинке у нас над головой. Нам катастрофически не хватало карабинов, и у него не было возможности делать точки после каждого сложного момента.В концк концов в 40 метрах над нами он-таки нашел подходящее место для френда и уверенно нагрузил его.
Крик… Закинув головы, мы увидели его силуэт, напоминавший парящего кондора, на фоне серых клубящихся облаков. Он летел вниз по углу, кувыркаясь и ударяясь об углы, пока не приземлился на полку прямо у нас над головой. Он взвыл и выругался. Мы попытались приспустить его, но веревки застряли в трещине. Мы смотрели друг на друга, пока страшные мысли проносились в наших головах. Серьезная травма здесь, вдали от помощи и цивилизации, обещала превратиться в целую эпопею. Он очнулся и в ответ на наши взволнованные обращения сказал: «Веревка застряла, возможно я сломал руку. Дайте мне пару минут разобраться со сем этим».
Пока он падал веревка застряла в трещине, поэтому мы не могли сразу спустить его к нам. Это было не первым жизненным испытанием для Симона, поэтому он действовал четко и быстро и скоро смог спустить себя. Он перевязал руку и она выглядела терпимо, но его всего трясло. Он извинился за то, что напортачил, и я почувствовал уважение к нему в этой непростой ситуации и моя обида растаяла как дым. Ноэл вновь прошел этот участок, окончательно забив на осторожность, а затем я обогнал его, направляясь прямо в тиски нависающего камина. Массивные ледяные пальцы торчали из гранита под саыми непредсказуемыми углами, так что я извивался пробираясь сквозь них, как Фэй Рэй в объятьях Кинг Конга.
Когда я наконец вырвался это было как глоток свежего воздуха, оставался последний участок перед вершиной и он был не таким крутым. Мы были в восторге. Чуть ли не крича от радости, я послал Ноэла лезть следующий кусок, незаметную трещину, чтобы найти которую пришлось сделать нехилый маятник. Уже в темноте мы закрепили веревки для баулов и основную веревку и сдюльферяли вниз в лагерь, спеша поделиться хорошими новостями. На ужин была холодная каша и влаговосстанавливающие соли.
Новый день принес необычную погоду: было слишком тепло и чересчур ветрено. Накрапывал дождь. Когда я встал, мой коврик стартовал с платформы и описал несколько кругов вокруг вершины, как ковер-самолет, потерявший хозяина. Мы особо не обращали внимания на дурные знаки, пока час спустя на нас не обрушился буквально поток воды. Для начала мы насладились жумарингом по камину с ледяными ручками в настоящем водопаде. Нейлоновые куртки для садовых работ, найденные в сарае на даче родителей Ноэла, прекрасно защищали нас до этого, но не были рассчитаны на сплошную струю талой воды.
Симон браво лидировал полверевки, но все-таки был вынужден сдаться, так как ужасно замерз, да и вчерашние достижения давали о себе знать сильной болью. Син, решивший пройти весь маршрут в своих тряпичных тур ботах, отморозил обе ноги. Вдобавок у нас закончились еда и газ, что также поспособствовало принятию решения о спуске. Мы сдюльферяли километр вниз по мокрым битым веревкам, но сердце каждого из нас упало гораздо ниже. Внизу мы испытывали смешанные чувства. Если честно, назад нам не хотелось , но мы заставили себя вслух пообещать вернуться. Сделали ли мы все от нас зависящее? Стоило ли поторопиться в первые дни? Тысячи вопросов оставленных без ответов.
Мы решили спастись бегством. Мы оставили наш базовый лагерь на произвол судьбы и чуть ли не бегом преодолели трехчасовой участок, отделявший нас от дороги и последнего автобуса. Еще через три часа мы были в рыбацкой деревушке Пуэрто Наталес (Родная Гавань). Поселение подверглось набегу жадных варваров. Всклокоченные бороды и невнятное бормотание, служившее языком, беспокоили персонал гостиницы, официанты весьма осторожно ставили нескончаемые блюда с лососем перед дикарями, справедливо опасаясь за сохранность своих рук. После ночи, проведенной в баре я и Син посетили Милодон Диско, здравое решение настоящих альпинистов. Реальность теряла четкие очертания и смысл. Совсем недавно мы были за три веревки до вершины Торре Централь, во всей ее неправдоподобной высоте и крутизне, боролись с жестокими ветрами.
Теперь мы дергались в такт музыке под мигающими огнями всех цветов радуги… Вельветовые милодоны (динозавры) на стенах, прекрасные сеньориты, флюоресцирующие напитки. Я понял, что снова кричу. Пошатываясь мы вышли на улицу, занимался рассвет, несколько местных женщин помогли нам попасть в другой бар, который судя по отсутствию вывески и закрытой двери был не для широкой публики. После условного стука дверь открылась. Наши друзья убежали, подозреваю, что они не желали иметь с нами ничего общего, но по крайней мере нам удалось попасть внутрь.
Я помню довольно просто обставленную гостиную с ящиками алкоголя, помню как заказал пиво и как упал Син. После безуспешных поисков в карманах Сина мне пришлось признать, что платить нам нечем, вслед за чем мне пришлось вытащить Сина обратно на улицу. Я попытался тащить его по тротуару, но Син Смит мужчина крупный. Мне не оставалось ничего другого, как оставить его здесь. Когда по чистой случайности мне удалось-таки найти наш отель, все как раз сели завтракать. Я был в панике, чему способствовал и уровень алкоголя в крови, и, должно быть, чересчур эмоционален. «Вы должны сейчас же идти со мной. Я бросил Сина!» Меня выставили из столовой, так как на их взгляд я устроил сцену, и мы вместе направились к тому месту, где я оставил тело. Когда мы добрались, Сина и след простыл. Мы нашли лишь следы рвоты. Ни и ладно! Син уже большой мальчик, сможет сам позаботиться о себе.
Когда он таки появился к вечеру, он рассказал, что очнулся в совершенно незнакомой комнате и что должно быть хозяин квартиры, с которым он мог объясняться лишь знаками, принес его туда накануне. Это лишь один из примеров невероятного чилийского гостеприимства, которым я был свидетелем. И вот мы, сытые и переевшие, пустились в обратный путь к нашей горе. Ноэл становился дерганым и нервным, но мы не имели ни малейшего понятия почему. Но вскоре выяснилось, что он сказал своим начальникам в Оксфордском Университете, что собирается в Чили ненадолго в туристическую поездку. Он хотел как можно скорее вернуться и продолжить работу в лаборатории. Я украл у него паспорт в попытке вынудить его остаться, но он разыграл козырную карту, достав из кармана второй. Черт возьми! Нам было жаль, что он уезжает.
Он работал наравне со всеми, а может даже и больше, и заслуживал еще одну попытку. Хотя, по правде сказать, ближайшее будущее не сулило ничего хорошего. Это было тяжелое время для всех нас. Проблемы, которые ставили перед нами гора и ураганный ветер, казались неразрешимыми, что вызывало растущее напряжения в группе, а время шло…Казалось, что Симону этот период давался тяжелее всех. Позже он сознался, что согласился поехать скорее по привычке, хотя на самом деле чувствовал, что слишком долго находился в постоянном движении. С другой стороны, что еще ему оставалось? Все, что он умел в жизни, все, что составляло его жизнь — одно сплошное путешествие, круговорот тропических городов, гостиниц и гор. Он всегда рвался вперед, прищурившись из страха увидеть другую сторону жизни…свой дом…женщину…немного стабильности и предсказуемости…немного денег для разнообразия, все, что раньше казалось капканом, участием в тараканьих бегах. Возможно, во всем этом что-то было: жить, как все, а не быть вечным странником.
После его срыва и нашего спешного отступления он решил для себя, что не вернется на гору. Его волновало состояние перил, оставленных на маршруте и он вдруг осознал, что есть множество вещей, ради которых стоит жить, и принял решение. Это было справедливо. По крайней мере, я так думал. В смерти нет ничего благородного, кроме того, что она окружает образ погибшего ореолом героизма.
Дойдя до промежуточной точки я устало снял верхний жумар, вщелкнул его выше крюка, поднял ногу вместе с ножной петлей, сдвинул зажим выше по веревке. С усилием перене вес на одну ногу, выщелкул грудной зажим, встал в петле и вщелкнул его выше точки. И так снова и снова. В 9 утра мы с Сином оба были в верхней точке провешенного маршрута.
Дул ураганный ветер, издававший неслыханный скрежет и грохот, проносясь между жандармами над нами. На тот момент небо было безоблачным. Мы оставили наш домик в лесу днем раньше в 15:30. С того момента мы непрерывно двигались вперед, к вершине. За несколько часов я успел поработать первым одну веревку с участками свободного лазания, балансируя на мизерах в пластиковых ботинках. Я устал от всего этого и чувствовал странное безразличие, когда рисковал, выходя высоко над последней точкой.
Я думал о своем отце, о его ежедневных концертах в ночных клубах, о том, как он любил строить из себя хозяина клуба. Но сейчас я был хозяином положения, рискуя пролететь много метров с этого потолка, стоит лишь сделать одно неверное движение, вынимая закладку из ледово-скальной стенки. Мне приходилось бороться с собой, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Здесь не место эмоциям, здесь нужно быть объективным во всем и ни на секунду не забывать о катастрофических последствиях малейшей ошибки. После оттепели гора вновь промерзла, и в трещинах образовался лед.
Организация страховки усложнилась, так как приходилось вырезать место под каждую точку. к концу веревки я вылез на снежное поле и надо мной увидел остатки старых перил, ведущих к вершине невдалеке. В этот раз я почувствовал не только радость, но и облегчение. Но теперь я мог быть уверен в успехе. Пямо подо мной кондоры выписывали дуги вдоль стены, их тени метались по стене в безумном танце. Син сменил меня и пройдя еще сколько-то микстовых трещин по промерзшим старым перилам мы выползли на вершину. Абсолютно другой вид! После трех недель на стене мы наконец-то могли смотреть на запад! Лаго Пэйн. Ля Форталеса. Эль Эскудо. Крепость и щит. Они появлялись на секунду и вновь скрывались за облаками, летящими мимо с небывалой скоростью. Он сбивал с ног, и глаза слезились скорее по его вине, чем от слез радости.
На первом дюльфере веревка застряла между камнями, и Сину пришлось вновь пролезть этот участок, чтобы освободить ее. На это ушло много времени, и мы добрались до верхнего лагеря лишь к полуночи. Я уснул мгновенно, и Сину приходилось будить меня, чтобы влить в меня что-нибудь для восстановления водно-солевого баланса.
С первым лучом солнца мы были разбужены ранним ураганом-будильником. Ветер дул строго вертикально, что превращало и без того нелегкую задачу снятия километра веревки и промежуточного лагеря силами двух людей в практически невыполнимую. Веревки извивались и скручивались в восходящем потоке, только и ища, за что бы зацепиться; несколько раз мы были вынуждены их обрезать. В спешке я пробежал первым несколько веревок вниз к лагерю и остановился подождать Сина, но он и не думал появляться. Спустя целую вечность я высунулся за уступ и увидел его: он пытался справиться с веревками в пенящемся и бурлящем облаке. Я крикнул ему, но не услышал собственного голоса. Мне оставалось только ждать.
Приблизительно через час Син сдюльферял ко мне и будто с цепи сорвался. «Мне нужна была помощь, а ты просто слинял!», прокричал он сквозь ветер. «Ты должен был оттягивать свободные концы веревки, не давая им запутаться еще больше. Их сдуло за угол, где они застряли в трещине. Я распутывал их чертовски долго». Я извинился, мне было стыдно. Из-за моей спешки Сину пришлось рисковать жизнью. Всю оставшуюся дорогу я из шкуры вон лез, чтобы угодить ему, делая большую часть работы.
Мы сфокусировались на том, чтобы как можно скорее достичь тепла и безопасности, дюльферяя последние метры по обледенелым плитам. Мы спустились по леднике ночью, идя на передних зубьях по 20-градусному леднику, так как иначе ветер легко сбивал с ног. И когда ранним утром мы доползли-таки до лагеря в лесу, мы не стали будить остальных.
С утра Хайнеке и Симон пришли к нам в палатку поздравить и сказали, что рады за нас. Я прослезился и вновь провалился в сон. Поздравления шли нескончаемым потоком еще несколько дней. В долине, расслабляясь в обществе Пепе и его семьи, мы услышали о приезде испанской экспедиции. Ошибки быть не могло — это была та самая экспедиция — и они наверняка уже видели лесничих, щеголявших в их одежде. Мы подготовились к возможным претензиям с их стороны, спрятавшись перед их приездом. Мы с Сином наблюдали из нашего укрытия в кустах, как испанцы распаковывали два джипа вещей и устанавливали лагерь. Мы разволновались не на шутку, когда они начали тренировку по Кунг Фу. Что же будет с нами?
Неизбежное случилось в хижине Пепе и четверо грустных испанцев появились из темноты. Все началось с рукопожатий, но вскоре превратилось в кто кого перекричит. Сообщив нам, что их лидер так расстроился, что попал в больницу с расстройством желудка, они потребовали произвести обыск в наших палатках. Син не мог этого допустить и преградил им дорогу; в свете костра он казался выше и крупнее обычного. Его интересовало, почему они использовали 60 шлямбуров на первых 300 метрах простых скал. Случилась небольшая потасовка, но никому не хотелось всерьез драться с Прес Платос (три тарелки), прозвище, данное Сину местными в знак уважения за способность уничтожать огромные количества пищи.
Нам нечего было предложить испанцам. Остатки одежды мы раздали лесникам и местным. Испанцы удалились, пылая праведным гневом. Нам было очень стыдно, и мы оставили им веревки, хотя на наш взгляд они и так были прекрасно экипированы. Больше мы их не встречали, хотя до нас дошли слухи, что они уехали, не сделав и попытки восхождения.
Мы назвали наш маршрут Регало де Мвоно, что означает подарок Мвоно, в честь божества Тихуалче, жившего в этих обледенелых скалах. Тихуэлче здесь больше не живет, их вытеснили поселенцы, на них охотились, как на зверей. Тихуэлче не селились в горах, боясь вызвать гнев Мвоно, но я знаю, что один из них, должно быть молодой и самый резвый парнишка, одетый в шкуры, наверняка не смог устоять перед соблазном удовлетворить любопытство и побывал среди скал, охотясь там. Хотя сомневаюсь, что ему пришло в голову попытаться залезть на них. Подарком было восхождение, а вовсе не трофейное добро, породившее столько негатива, и мы сочли за честь принять такой подарок.
Автор:Paul Pritchard.
Перевод: Nadka.