Южная стена пика Коммунизма: вид изнутри

Памяти Николая Петрова и Владимира Башкирова

Если сказать скромно — мы восходили на самую крутую стену самой высокой горы самой великой державы в мире. Не догадались? Тогда читайте дальше или прочтите заглавие.

В августе 1988-го года, сборная команда комитета по ФКиС при Мосгорисполкоме совершила восхождение по центру Юго-Западной стены п. Коммунизма (7495 м) в рамках чемпионата СССР по альпинизму в высотном классе — это официально. Дальше — только неофициально. Я пишу не о том, как мы лезли — прошли, ну и ладно, — а о том, как мы жили, пишу очень субъективно, поэтому прошу считать все совпадения имен, фамилий и географических названий случайными, и не имеющими никакого отношения к реальным событиям.

Капитаны

Со стороны они смотрелись как клоуны в цирке — маленький, рыжий Башкиров, всегда корректный и невозмутимый, и здоровенный, черный Петров, шумный и неугомонный. Однажды, пытаясь сдвинуть с места ишачиху, не согласную с его методами руководства, Петров крикнул: «Бей ее по яйцам!», — и эта оговорка, ставшая поговоркой, была совсем не случайна — это был стиль Петрова: сначала бить, а потом разбираться. В нашей компании были люди здоровее него физически, были лучше скало- и ледолазающие, но его энергия и веселая безбашенность, помноженные на сумасшедшую работоспособность, делали его стопроцентным лидером. Петров ругался со всеми и всегда, постоянно посылал и моментально посылался туда же, он мог пойти на конфликт со всей командой, но мог и сказать фразу, очень тяжело всем нам дающуюся: «Старик, я был не прав». Он мгновенно взрывался и быстро остывал, мы ссорились, потом мирились, и все было прекрасно до очередного «Бей ее по…!"

Не признающий никаких авторитетов Петров, почему-то сразу принял Башкирова. Тот был сильнее, как альпинист, и это было понятно сразу, но это было не главное, — наверное, каждый из них находил в другом, то чего недоставало самому, и они притягивались друг к другу как магниты. Слава Богу, что не перепутались полюса… Оттянув на себя половину петровского темперамента, замкнув его на себя, Башкиров существенно облегчил нам жизнь. Находя решения постоянно возникающих проблем, он мягко их озвучивал: «Неплохо бы нам…», или «Наверное, нам стоит…», — после чего Петров доходчиво переводил: «Ты наверх, ты вниз, через час обед. Всем пить спирт!» Получалось, что нами руководил Петров, а Петровым руководил Башкиров и, если не рыскать в документах, то уже и не вспомнить, кто из них и на каком восхождении формально числился капитаном.

Сомневаюсь, что они были лучшими друзьями, но вслед за этим сезоном были другие — они ходили вместе и были на подъеме — и уже были куплены билеты в очередные Гималаи, когда пьяный придурок по фамилии Туголупов, разбил вдребезги о свою потерявшую управление «Ауди» все петровское жизнелюбие. А несколько лет спустя, ставший почти великим Башкиров, блестящий стратег, предугадывающий, казалось, все возможные и невозможные ситуации, допустил на Лходзе ошибку, ставшую последней в его жизни.

Стена

Огромная, крутая и страшная — перепад больше двух с половиной километров, средняя часть, с шести до семи тысяч, крутая, с нависающим «пузом». Нижняя часть пробивается и с самой стены и с гребня, идущего на пик Душанбе. Все, что прилетело — твое; все, что улетело — навсегда. И все это заканчивается маленькой точкой на не самой маленькой высоте в семь с половиной километров, называемой вершиной п. Коммунизма. Мне кажется, таджики, переименовав эту гору в пик, не помню кого, немного перестарались в своем стремлении ко всему национальному. Было очень выигрышное название — звучное, запоминающееся, оригинальное. А стало? Какой брэнд потеряли… Мы, правда, как ходили на Коммунизм, так и будем ходить, благо маршрутов много, ходят со всех сторон, но по Южной стене (так ее называют чаще) прошло всего 11 групп, так со слов Г. Старикова пишет А.Погорелов в своем журнале «Восхождение. Крутой мир V» (рекомендую, достойное издание). Стена пропустила через себя достаточно групп, для того, чтобы стать известной, с эдаким оттенком легендарности, но не достаточно, для того, чтобы опуститься до уровня «ходимой». Из-за широкой известности и узкой доступности, ее восходители (правильнее, «проходители») достаточно редки и имеют огромное преимущество перед проходителями других стен, — тем сначала приходится долго объяснять, где находится то, что они прошли, а уже потом переходить к душераздирающим подробностям, а здесь ситуация беспроигрышная: стоит сказать: «А у нас на Южной стене Коммунизма…», — и тебя готовы слушать, открыв рот. Я этим пользуюсь постоянно и беззастенчиво, но, заметив, что с годами стены становятся круче и выше, полки уже, а веревок, которые ты прошел первым, становится так много, что возникает вопрос: «Какого черта там делали все остальные?» — я подумал, что пора зафиксировать высоту, крутизну и прочее, пусть с тринадцатилетним опозданием, и без всякой временной и логической связи.

Вожди

Шполянский, Засецкий, Урбанский и примкнувший к ним Масюков. Это наши великие вожди и любимые руководители. У них была цель: сделать классную команду, способную ходить на самые сложные стены на любой высоте, причем, сделать — из того, что есть, без посторонних вливаний. Мы, как подданные Ким Ир Сена со своими идеями чучхэ, варились в закрытом котле, тяжело допуская кого-то к себе, и еще тяжелее отпуская от себя. Потом грянула перестройка, перестрелка, перетряска — команда разлетелась, но отдельные ее представители залетели очень высоко: Обиход, Петров, Коротеев, Яночкин достойно вписали свои фамилии в гималайскую летопись. Кстати, Яночкин, обошедший на один восьмитысячник Месснера и Кукучку, был когда-то списан вместе с Петровым с восхождения на пик Победы за хилость и профессиональную непригодность, что свидетельствует о непростых отношениях тренеров и команды. Не берусь судить о спортивно-педагогических способностях наших руководителей, но одно их качество было замечательным: они очень не любили всякого рода спортивных чиновников и те отвечали им взаимностью. Мы летали туда, куда летать было нельзя, мы обманывали погранцов, пробираясь через заставы, мы ходили, когда ходить запрещалось, мы нарушали правила и положения: словом, делали то, что делали почти все, но о чем не принято было говорить вслух, и ни на миг не задумывались о последствиях. Нас прикрывали и за нас отдувались наши тренеры. Не уверен, что мы выигрывали — нас ловили и сажали в кутузки, нам не защитывали горы, нас «раздевали», лишая разрядов, и мы были вынуждены все повторять сначала, теряя сезоны, но какой мы ловили кайф, когда запрыгивая в последний момент в невесть как купленный вертолет, готовый лететь в наглухо закрытый район, наши тренеры на вопрос: «Разрешили?»,- весело отвечали: «Да пошли они на… !». И мы летели.

Команда

Считаясь сборной Москвы, мы были сборной МВТУ им. Баумана с небольшими посторонними вкраплениями: Николай Петров («энергет», специальным приказом назначенный «бауманцем»), Владимир Обиход, Владимир Яночкин, Дмитрий Егоров, Павел Северов, Владимир Стеценко. Наш славный состав был хорош всем, кроме одного — мы не могли участвовать в чемпионатах СССР из-за отсутствия «ходячих» мастеров. Смешно, согласен, но Овчинников, Мысловский, Иванов и другие — это человеки-легенды, а нам пришлось приглашать варягов из «Спартака» — Владимира Башкирова и Сергея Михайлова — с которыми очень и очень повезло. Я не говорю о Башкирове, если вы не слышали эту фамилию, вы ошиблись сайтом, но пришелся ко двору и Михайлов, слишком интеллигентный мастер спорта, допустивший одну характерную ошибку: в отчете о восхождении, в строке «мешки спальные — 8 шт.», он вместо «п» напечатал «р».Типичная опечатка цвета нации. На месте этой двойки могла оказаться другая, — стену все равно прошли бы, но сейчас это кажется невероятным, настолько мы понравились друг другу.

Костяк команды: Петров, Обиход и Яночкин. Должен был быть еще Олег Николаев, но годом раньше, на той же Южной стене, эта четверка слегка перенапряглась, и Олег, заболев какой-то таинственной жомой (через «м»), выпал из основного состава на траву базового лагеря. У этой четверки были восхождения по Северной стене Хан-Тенгри (1986, первопрохождение) и Южной стене Коммунизма (1987, вариант Кустовского-Онищенко), а в сезоне 1988 года была пройдена «по треугольнику» Западная стена пика Корженевской (первопрохождение). Такие были цветочки, разминка, так сказать, причем я перечислил самые яркие восхождения, и список этот, конечно же, не полон.

Как и у всякой нормальной команды, у нас был арьергард: Егоров, Северов и я. На нашем месте могли быть все, кому не лень. Претендентов на эти три места было так много, что пришлось делать не один сбор, а два, потому что существовали какие-то дурацкие нормы, ограничивающие количество участников. Честно говоря, даже будучи в первых рядах этих претендентов, я был уверен, что мне не светит, ибо ни здоровьем, ни особыми талантами не отличался, но куда-то постоянно девавшиеся конкуренты все увеличивали и увеличивали мои шансы, одновременно увеличивая беспокойство. Была надежда на пару очень упорных, но в самый ответственный момент тренеры сказали им, что хватит, мол, играть в демократию — вы, ребята, не попали. И я понял, что «попал».

Как мы залетели

Сезон начался с пика Ленина, а оттуда, переехав в Дараут-Курган, мы должны были перелетать в базовый лагерь на поляну Москвина. Летавшие в те годы знают, что ожидание вертолета, это — процесс, непредсказуемо растягивающийся во времени, а, иногда, и в пространстве, поэтому мы были очень удивлены, увидев на следующий день приземляющийся вертолет. Думали, — не наш, но пилоты сказали, что слетают на Москвина по своим делам и через час вернутся за нами, а мы-то, наивные, надеялись пожить в тепле хотя бы пару дней!
Погрустили немного и начали готовиться к заброске, а вертолет улетел, увозя троих наших товарищей, полетевших налегке, якобы, для подготовки площадки. На самом же деле, Башкиров улетел потому, что никогда не рвался делать что-то, не связанное напрямую с восхождением, справедливо полагая, что не царское это дело, Петров к этому времени многому научился у Башкирова и тоже проник в кабину, а Егоров, как Василий Алибабаевич, просто случайно оказался рядом.

Вертолет не вернулся ни через час, ни через день, ни через неделю. Мы снова распаковали вещи и поставили лагерь. Наладили тропу в поселок, построили баню на коровьем дерьме и начали подумывать о деревьях и сыновьях, но кто-то вдруг задался вопросом: является ли коньяк, который мы пьем, нагрузкой к шашлыку, который мы едим, или наоборот? У дараут-курганских продавцов выяснить это не удалось, а многочисленные попытки купить любой из этих компонентов в отдельности, были провалены. Мы проводили день за днем в философских размышлениях и интеллектуальных спорах, и могло показаться, что мы здесь целую вечность и никакого вертолета не было вообще, если бы не отсутствие наших товарищей. Часто мы вспоминали о них: как они там, на четырех тысячах, живут без всего этого — без бани, без коньяка и шашлыка, а еще без спальных мешков, без палаток, без всех остальных вещей, которые остались у нас и постоянно путались под ногами.

Когда, дней через десять, мы все-таки долетели, наши живые и здоровые друзья первым делом рассказали, где повара добрые, а где наоборот, где сегодня есть свободные палатки, а куда лучше не соваться, и — совсем по секрету — где на леднике лежит почти целый хребет коровы, недоеденный иностранцами международного лагеря.

Страх

Было страшно до и было страшно после, а на самой стене наступает какое-то отупение и превращаешься в Форреста Гампа, которому все по барабану. Правда, «все по барабану» приобретает некий зловещий смысл, если вспомнить, что начинали мы в, мягко говоря, камнеопасном кулуаре между собственно Южной стеной и склоном, ведущем на Душанбе. Чтобы успеть его проскочить, мы вышли в час ночи, а безопасное место нашли только к 10 утра.

Я уже посещал это кулуар несколько дней назад, когда с Обиходом и Егоровым был здесь в разведке. Не знаю, что мы разведывали, но было темно и тепло, ничего не замерзло, и мы полночи метались по этому проклятому корыту, пытаясь в темноте увернуться от невидимых, но очень слышимых камней. Мне трудно сравнивать — я не был в Берлине, когда его бомбили союзники, — но наши впечатления были настолько сильны, что, вернувшись, я попросил освободить меня от дальнейшего участия в этом почетном мероприятии. «Я все понимаю, — грустно и спокойно сказал мне Петров, — но если ты не пойдешь, будешь жалеть об этом всю жизнь». Потом продолжил привычным тоном: «Зачем вы, козлы, вообще туда поперлись, если слышали, что стена не замерзла?!"

В этот раз все было гораздо лучше — мы проскочили кулуар по холодку, нашли хорошее место для ночевки, успели повестить несколько веревок выше, и тут началось: летело справа и слева, маленькие и большие, молча и со свистом. Мы сидели под стеночкой, вроде бы безопасной — камни перескакивали через нас, но каску снять никто не решился. Это был самый страшный день. Второй день было еще страшнее. Мы вышли в четыре утра и думали, что запас времени у нас солидный, но забуксовали в натечных льдах и часа в четыре дня, когда стена оттаяла окончательно, оказались в том самом месте, куда, прежде чем покатиться по кулуару, камни падают после свободного километрового падения. Запах серы подстегивал, и мы пытались стремительно бежать, но с нашими рюкзаками, на высоте 6000, это выглядело смешно, а еще смешнее было то, что все пытались пытаться бежать зигзагом. Одно попадание все-таки было: из бегущего Егорова вдруг полетели пух и перья, но что-то не заладилось наверху с прицелом и камень прошел по касательной, разорвав ему пуховку. Но пристрелялись — следующий выстрел в Егорова тремя годами позже был более удачен: после прямого попадания в ту же самую спину он был вынужден отказаться от Аннапурны.

Потом падать стало меньше, а на «пузе», так вообще было спокойно, но тот, кто скажет, что было совсем не страшно, пусть первый бросит в меня камень. Чуть не забыл: вы не пробовали лезть утром первым по одинарной перильной веревке, провешенной накануне, до вечернего камнепада? … Беги, Форрест, беги…

Как я чуть не умер I

Мы обрабатывали «пузо», примерно на 6400, Башкиров лез первым, я страховал. Он повесил слабонатянутые, почти горизонтальные перила под каким-то карнизом и я пошел по этой веревке к нему, не касаясь скал. Ровно посередине, когда почти спуск перешел в почти подъем, хитроумная конструкция из восьмерки и зажимов, изобретенная мной пять минут назад специально для этого участка, вдруг перестала работать. Более того, зажимы перепутались и продолжать двигаться вперед я уже не мог. Назад тоже. Чтобы распутаться, мне нужно было разгрузить веревку, а как это сделать, если я на ней вместе с рюкзаком, а до стены три метра. Рюкзак тянул вниз и я никак не мог дотянуться до стены, даже сильно раскачиваясь. Под смех и остроумные советы Башкирова снял рюкзак, повесил рядом, но стены все равно не достал. Я качался полчаса, час, — вот и Башкиров смеяться перестал и посинел слегка (холодно ему в скальных туфлях и без пуховки, наверное), потом и вовсе начал орать и материться. А что орать-то? Хотел я ему сказать, что всякое бывает (не шашки, — альпинизм, все-таки), но постеснялся, да и сил говорить не осталось. Снизу любопытные подошли, спор начался — бросать мне рюкзак в пропасть, или еще покачаться немного. Яночкин сверху облез и стал в меня какой-то шнурок кидать, но не докинул, спасатель. Повисел я еще чуть-чуть и понял, что если до стены не дотянусь останусь на этой веревке навсегда памятником собственной глупости. Раскачался посильнее, молотком дотянулся, разгрузился, разщелкнулся — спасся. Синий Башкиров пролетел мимо меня в палатку греться. На ужин у нас была капуста с мясом. Я это хорошо помню, потому что в этот вечер, в первый и в последний раз на высоте, меня стошнило, и так мне эту капусту было жалко…
После ужина Башкиров говорит: «Володь, по поводу сегодняшнего… — ну, думаю, началось, — Я там на тебя наорал, ты уж прости». Я простил.

Наши потери

В первый же день, подготавливая площадку под палатку, я уронил варежку. Народ на это не отреагировал вообще (твоя варежка — твои проблемы), я тоже не очень встревожился — у меня была запасная пара, — но реакция Башкирова была для нас несколько неожиданна: он построил всех на площадке и прочел лекцию в стиле: «если мы хотим до шлема добраться… не пить, не курить, не выражаться…» и т. д. Вывод был такой: если мы еще что-нибудь потеряем, — нам не то, что вершины, нам вообще больше ничего в этой жизни не видать. Чувствую — погибаем, и начало этом у положено мной. По команде «вольно», Михайлов отставил ногу и сбросил в бездну кастрюлю-скороварку с ложками внутри. Я бы на его месте прыгнул вслед… Башкиров только сплюнул. Через пару часов на обработке, Обиход спросил, какую варежку, левую или правую, я потерял. Куда он дел свою, — я не спрашивал.
На следующий день, поднимаясь по перилам и вздрагивая от падающих камней, я вдруг услышал звук, явно выделяющийся среди обычного грохота. Поднял голову и увидел, как мимо меня, нестандартно посвистывая, пролетел ледоруб Петрова. И началось: крючья, «восьмерки», зажимы…. Когда Обиход поднялся к очередной точке без рюкзака, мы подумали, что это апофеоз, но на следующее утро Яночкин уронил две пары кошек, и стало понятно, что возможности человека безграничны. И ничего — выжили.

Закон сохранения…
На одной из ночевок, кажется, пятой, расчищая полку под палатки, мы нашли в снегу кастрюлю с ложками. Свою, и тоже с ложками, мы уронили в первый же день, а эту, скорее всего, забыла компания Валиева восемью годами раньше. Закон сохранения энергии работает, но, интересно, что скажет об этом теория вероятности?

Как я чуть не умер II

Камень, размером с книгу, ударил меня плоскостью по ноге, чуть ниже колена. Вечер, высота 6600, — вниз уже не спустить, вверх еще не затащить. Мне казалось, я вел себя достойно в этой непростой ситуации, но, говорят, Башкиров, будучи двумя веревками ниже, услышав мои мужественные вопли, сказал: «Лучше бы сразу…». Снизу прибежал Петров, прикурил сигарету и отдал мне. Это был плохой знак: мы, как настоящие спортсмены, перед восхождением бросили курить, но на второй день снова начали, нервы, знаете ли. Сигареты взял только Петров, а мы стреляли у него, обещая отдать позже и торжественно клянясь, что у нас, само собой, тоже есть, только далеко, до тех пор, пока он, заподозрив неладное, не потребовал предъявить всю имеющуюся отраву. Был небольшой скандал с взаимными упреками («Дармоеды!» — «Жлоб!»), закончившийся компромиссом: если он курит в палатке, то делится со всеми, как порядочный человек, а если на улице, — то пускай подавится своими сигаретами. Петров молча дал мне сигарету и начал искать виновного. У всех, кто ниже — алиби, веревкой выше только Яночкин, категорически отказавшийся признать свою вину, была даже выдвинута гипотеза, что я пытался застрелиться, но промахнулся. Пока Петров переругивался с Яночкиным, подошедшие товарищи осмотрели мою ногу и признали ее ушибленной, но целой. Начали думать, как меня разгрузить, и в этот момент Обиход, очень кстати, уронил в пропасть свой рюкзак. Все очень обрадовались, отдали ему мой и стали искать ночевку.

Большой полки не нашли — одну палатку кое-как поставили, а вторую бросили, как гамак, в какой-то откол, метрах в пятнадцати выше, и мы с Башкировым и Михайловым залезли туда. Ужин остался в нижней палатке, Башкиров сбегал и вернулся, притащив вместе с ужином весь имеющийся у нас (у них) спирт. «Ногу будем растирать — деловито пояснил он, — иначе бы не дали. Правда, что-то заподозрили — пришлось принять меры».

…Был чудный вечер — мы полночи сидели на полочке, умные и уважаемые друг другом и пели песни. Недовольство наших нижних соседей никак не могло помешать этому празднику, потому что веревку, соединяющую палатки, Башкиров унес с собой. А утром я чуть не умер.

Быт

У нас были две палатки, побольше и поменьше, пара гамаков для наращивания площадок, но нормально, лежа, мы спали четыре ночи из четырнадцати, причем только в одном месте — под «пузом», на той самой площадке, где нашли кастрюлю. Все остальные ночевки были полусидячие — полулежачие. Однажды, я три ночи спал на улице, на узкой, но горизонтальной полочке, а те, кто предпочел вонючее тепло морозной свежести, все эти ночи боролись со сползающей палаткой, но один раз не доборолись и палатка сползла и повисла надо мной мешком вместе с барахтающимися жителями, комментарии которых были на удивление коротки и однообразны. Кто-то нервно предложил разрезать палатку, что меня несколько встревожило, но здравый смысл победил — палатка осталась цела, и еще пару часов я слышал, как из нее вылезали в темноту пять человек с высшим образованием.

Поскольку мы рассчитывали на двенадцать дней, у нас было двенадцать мешков с едой — 1-й день, 2-й день, 3-й день и т. д., плюс 13-й резервный — но когда стало ясно, что подвиг затянулся, последние мешки пришлось располовинить. Хочешь похудеть, спроси меня, как — 310 грамм в день на человека — «Гербалайф» отдыхает. Ну и конечно, по «чуть-чуть» перед сном, чтобы солнышко раньше вставало, каждый вечер до тех пор, пока не пришлось пустить весь спирт на медицинские цели.

Был у нас и настоящий пожар — вспыхнул примус. Яночкин схватил его и вышвырнул из палатки, но там, снаружи, не выпустил, а мужественно держал обожженными руками, пока тот не погас. А потом порвал свою куртку и отремонтировал сгоревшую палатку. Мы оценили такую самоотверженность и ничего не сказали тем, кто был на обработке, но они все равно догадались, кто был поджигателем. К огромному сожалению, такие события происходили не каждый день, поэтому быт наш был очень скучен.

Лезем…

Команду можно было разделить на две половины: основную и вспомогательную. В первой были Башкиров, Петров, Обиход и Яночкин, во второй — Егоров, Михайлов, Северов, Стеценко. Граница между этими половинами была размыта, каждый из нас постоянно перетекал туда и обратно, но, тем не менее, из-за разницы в опыте, физических и технических способностях, такая граница была. Мы все работали в меру своих возможностей, но…

Для прохождения особо сложных участков у нас был специально обученный Яночкин, которому абсолютно все равно, где лезть и по чему: по снегу, по скалам, по льду — рельеф не имеет значения. Направление — тоже, потому что Яночкин лез к выбранной точке по прямой, не отвлекаясь на такие пустяки, как поиск зацепок, и что самое удивительное, почти всегда пролезал. Пожалуй, только Башкиров мог составить ему конкуренцию, но маршрут был слишком длинным для двоих, поэтому полазить, с переменным успехом, удалось почти всем.

Прежде, чем лезть, нужно решить — куда. Теоретической основой для нашего выбора был отчет Непомнящего, за что ему огромное спасибо, да и на практике мы постоянно сверяли свой путь с остатками его веревок, которые видели постоянно, и только в конце наши пути разошлись — мы ушли по полке влево, а они уходили строго вверх. Чаще всех о тактике спорили Петров с Башкировым. Когда они заходили в тупик логических аргументов и ненормативной лексики, и когда казалось, что пора прятать ледорубы, споры решительно прекращал Обиход, про которого ходили легенды, что, будучи разозленным он, будто бы, может разнести все и всех вокруг, и хотя злым Обихода никто и никогда не видел, его, на всякий случай, старались не доводить до этого страшного состояния. Когда же по какому-либо вопросу пытались узнать мнение Яночкина, тот сразу же, подозревая подвох, притворялся спящим, а когда притворялся проснувшимся, его ответ уже был никому не нужен. Если его припирали к стене конкретным вопросом: «Ты-то, Яночкин, что думаешь, где лучше лезть?» — то получали конкретный ответ: «Да везде плохо…» — «Ну, а все-таки: может, здесь?» — «Может, и здесь», — «Или здесь? — «Да и здесь можно…» — «Ну, а ты бы где полез?» — «Будь моя воля, я бы вообще не полез, а так, — где скажите, там и полезу — мне все равно». Один раз, когда его единогласно послали в очень логичную и не очень сложную, как нам казалось, щель, идущую прямо от палатки, Яночкин взбунтовался и категорически отказался отправляться туда, неаргументировано мотивируя это тем, что он обязательно упадет. Ни угрозы, ни грубая лесть не помогли — упаду, и все. Когда над грубой лестью возобладала грубая сила, — нас все-таки было больше — Яночкин полез и демонстративно свалился, пройдя пару метров, после чего нашел свой путь, по которому мы и ходили вверх и вниз несколько дней.

Так мы и лезли — кто налегке, изящно, в скальных туфлях, покрикивая: «Выдай, выбери, не спи…», а кто, как космонавт с котомкой, тяжело и неуклюже, пытаясь увернуться от камней, сброшенных сверху, что очень непросто после многочасового стояния на маленькой полочке в неудобной позе с шершавой веревкой в давным-давно потерявших чувствительность обожженных и обмороженных руках. А сведенные от неподвижности ноги? А замерзшие от ожидания уши? А слезящиеся от напряжения глаза? А… ну, об этом как-нибудь потом…

Коррида по-португальски

Ужин был почти готов, когда над палаткой раздалось мерное позвякивание, будто рядом корова с колокольчиком, и — тишина. «Обиход к ужину торопится», — предположил Северов и угадал на треть — не только Обиход неожиданно быстро спустился к ужину. Втроем, с Михайловым и Петровым, они обрабатывали стену: первый упал, вырвал крюк, — сдернул второго, вдвоем вырвали второй крюк, — сдернули третьего, но следующий крюк выдержал и спас сказку от ужасного конца, нарушив простую и понятную последовательность событий. … Они летели не касаясь стены, молча, как партизаны, и только чудом не пролетели конечную остановку, повиснув живописной гроздью над палаткой. Ни одно животное при выполнении трюка не пострадало.

Высота, однако, I

Последние несколько сотен метров нашего пути знакомы всем, кто ходил на Коммунизм через Душанбе. Это не очень крутой фирновый склон, не вызывающий, как правило, особых проблем. Шли быстро — с нашей-то акклиматизацией, — каждый сам по себе, только Михайлов и Яночкин были связаны последней оставшейся веревкой, потому что у них не было кошек (Яночкин метнул их в пропасть и не промахнулся). Чтобы чувствовать себя уверенней, они в середину привязали Петрова, у которого кошки были, но, зато, не было ледоруба. Все спокойно взирали на эту ущербную компанию, пока не произошло то, что должно было произойти: кто-то из босых поскользнулся и вся связка закувыркалась по склону. Остановил всех Петров, зарубившись в снегу скальным молотком.

Загадочная полка

Примерно на 7000, стену пересекает полка, идущая справа налево до высоты 7200 и существенно облегчающая прохождение верхней части. По официальной версии, никто, кроме Масюкова, Пучкова и Хомутова, свернувших на нее после гибели Пелехова в 1977 году, там не ходил. Тем не менее, полка провешена перилами, некоторые крючья даже с клеймом. Спросили Масюкова: они перил не вешали, тем более из импортной веревки, которой у них просто не было. Не иначе, это были черные альпинисты, ведь все остальные команды проходили верхнюю часть в лоб, о чем ими написано в официальных отчетах. А как можно не верить официальным отчетам чемпионатов СССР?

Высота, однако, II

Мы оставили на горе полтора десятка веревок, не меряно крючьев и закладок, разбили или потеряли почти все ледорубы и молотки, целых кошек осталось половина, палатки прожжены, одежда изорвана, рюкзаки (у кого есть) пусты. После всего этого я предлагаю Петрову подарить единственный оставшийся молоток накормившим нас на спуске туристам, и Петров сказал: «Ты что? Он же казенный».

На что мы рассчитывали?

Статистика результатов посещений центральной части стены: 1977 — Непомнящий — 1-е место; 1980 — Валиев — 1-е место; 1981 — Солонников — 1-е место; 1990 — Захаров (после нас) — 1-е место.

В «десятку»

Мне позвонил веселый Петров: «Ты стоишь? Сядь. У нас шестое место». Что я почувствовал? А что почувствовал бы Эдисон, узнав, что его лампочка запатентована Ильичем, или Гагарин, которому не засчитали полет за курение в неположенном месте? Раскатали губы, дырочки под ордена провертели…. Конечно, мы предполагали, что нам могут дать второе место, но попасть в десятку лучших никак не надеялись. Третье — было бы обидно, а шестое — смешно. От более смешного спасло то, что одна команда сошла, а еще одна прошла чуть ли не 5А, а всего было восемь. Версий этой ужасной трагедии было несколько: говорили, что мы не уложились в отведенные пятнадцать дней, но нас вечером пятнадцатого дня снимал «Клуб кинопутешествий», спустившихся и довольных, я потом трижды (с дневными повторами) лицезрел себя на голубом экране вместе со всей страной в лице жены и тещи; еще говорили, что мы потеряли маршрутный лист, но ведь он был не один, их заполняется целая куча, неужели все потеряли? Ау, товарищи судьи, за что же вы нас так? Расскажите, уже можно, я ведь, на самом деле, не знаю. Справедливости ради, нужно сказать, что в следующем сезоне (1989 г.) Башкиров, Петров, Обиход и Яночкин залезли на Чирингляд и получили 3-е место на Союзе, что позволило троим последним стать, все-таки, мастерами спорта, а то уже перед людьми было неудобно: если это кандидаты, то какие же у вас мастера?

Обидно?

Еще как. Когда стали известны результаты судейства, я дал себе слово: не участвовать в чемпионатах СССР никогда в жизни, и держал это слово целый год.

Немного лирики

От лагеря до начала маршрута нам было два часа пути. Поскольку, из-за камней, нужно было выходить в ночь, спать не ложились и выходили поздно вечером (или рано ночью), часов в одиннадцать. Выходили дважды. Первый раз вышли в непогоду и успели вернуться раньше, чем провожающие разошлись по палаткам. Второй раз выходили в ясную морозную ночь, когда уже не осталось поводов не выходить, когда были уложены в планшеты космические карты и штурман уточнил что-то там свое, и как всегда перед выходом, зашли в палатку-кухню, попили чаю, — настроение — как перед боем, нервно все как-то, напряженно, в животе легкость подозрительная. А тут из хрипящего радиоприемника (сами знаете, какое там радио) услышали — не вру, чтоб мне сдохнуть: «Ну вот, исчезла дрожь в руках, — теперь наверх…». Что тут скажешь? Просто совпадение? Дослушали до конца (помните, как песня кончается?), и потопали под яркими лучами Большой Медведицы. Это было 3 августа. В среду.

Замеченные опечатки

Поскольку информации мало, все опечатки замечены в одном месте, в журнале «Восхождение. Крутой мир V», в материалах, подготовленных Г. Стариковым:
1. Стр. 120. В 1987 году Петров, Николаев, Обиход и Яночкин не занимали 1-е место в чемпионате СССР за прохождение Ю.стены п. Коммунизма, как написано в журнале, они в чемпионате даже не участвовали.
2. Стр. 121. 1986 год, Северная стена Хан-Тенгри. Куда-то делся из списка восходителей В.Обиход, а из схемы маршрутов на фотографии стены пропал сам маршрут Коротеева, а ведь это было четвертое прохождение, не по воздуху же они летели?
3. Снова стр. 120, снова Коммунизм. Не опечатка — дополнение. После наших фамилий стыдливая строка — шестое место, — а что прошли, не написано. У всех написано, а у нас — нет. Опять, что ли, по воздуху?


Пользуясь случаем, хочу передать привет родственникам и знакомым: привет вам, родственники и знакомые, и сказать спасибо — тренерам за идею, друзьям за поддержку, семье за терпение, команде за удовольствие, Вам за то, что дочитали до конца. Особую благодарность выражаю Владимиру Яночкину за предоставленные фотографии и потому, что он очень об этом просил. Всем спасибо, все свободны.